Рассказы о всякой живности - Белов В. Василий белов - рассказы о всякой живности Василий белов краткое содержание рассказа мальчики читать

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ БЕЛОВ (1932-2012). Родился 23 октября 1932 года в деревеньке Тимониха Харовского района Вологодской области.
Отец - Иван Федорович - потомственный крестьянин, прекрасный мастеровой, часто уходил на промыслы в Архангельск, а то и до самой Москвы добирался - плотничал. Успел передать сыну, еще мальчишке, любовь и уважение к труду. Да и навыкам плотницкого дела обучил: пришлось Василию вскоре и самому плотничать, «да и теперь, когда что-нибудь не ладится, не пишется, у меня профессия есть - возьму топор в руки, пойду избы ставить по деревням».
Мать - Анфиса Ивановна - с детства круглая сирота, в нелегкие годы войны подняла одна, уже без мужа (погиб в 1943 году, защищая Смоленск) пятерых детей. От крестьянского сына, родившегося в безвестной Тимонихе, от ученика плотницкого ремесла до всемирно известного писателя лежал долгий и нелегкий путь.
Как и его сверстники, учился в школе-семилетке. Помогал матери, работал в колхозе. Мечтал учиться дальше, но ближайшая десятилетка находилась километрах в пятидесяти от Тимонихи, а кроме него у матери еще четверо детишек, и время несладкое, послевоенное, - пошел работать. Вскоре, как человека грамотного, определили его в счетоводы. «Это дело было очень скучно, и, запутав окончательно всю колхозную бухгалтерию, я весной 1949 года уехал в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) №5 города Сокола Вологодской области», - писал уже позже сам Белов в краткой автобиографии при поступлении в Литературный институт. Школа готовила плотников и столяров. Одновременно учился в восьмом классе вечерней школы. Но и эта учеба продолжалась недолго: по окончании ФЗО послали его на работу в Монзенское СМУ, на станцию Вохтога Северной железной дороги - там намечалось большое строительство.
Летом 1951 года перебрался в Ярославль, переменил еще несколько профессий. В 1952 году был призван на военную службу, получил профессию радиотелеграфиста. После увольнения в 1955 году уехал в Пермь, поступил на один из заводов столяром. Но затосковал по родным местам и вскоре переехал в Вологду. Много читал. К этому времени он и сам писал, главным образом, стихи. Первое стихотворение опубликовала газета Ленинградского военного округа «На страже Родины» еще во время прохождения службы. Теперь он писал очерки, пробовал себя и в рассказе.
Между тем стихи начинающего поэта обратили на себя внимание известного писателя-вологжанина Александра Яшина. Он посоветовал двадцатисемилетнему Белову поступать в Литературный институт. Стихи прошли отборочный конкурс, и поэт стал студентом-москвичом на отделении поэзии.
Москва много дала Белову и как человеку, и как писателю: ее прошлое и настоящее в площадях и соборах, библиотеках и музеях, литературные журналы, встречи, знакомства, споры. Но главное - работа над собой и над словом. Все больше тянуло к прозе. Белов прекрасно сознавал: дар потому и называется — дар, что дается человеку даром, ни за что, а вот как он им распорядится, зависит от него самого. И чтобы взрастить этот дар до зрелых плодов, необходим еще долгий труд, под стать крестьянскому, и нелегкий путь: от пшеничного зерна на ладони пахаря накануне весеннего сева до пышущего ароматным теплом каравая на праздничном столе.
Прочитав студенческие рассказы Белова, Александр Яшин посоветовал ему продолжить работу в этом жанре. Стихи писать он не бросил, но к окончанию института уже получил известность как автор нескольких серьезных, обративших на себя внимание читателей и критиков рассказов и небольших повестей.
В 1964 году, ко времени окончания института, проблема выбора, где жить, не стояла — Вологда. Здесь осел, отсюда пошла его известность, здесь живет и по сей день. Сюда пришла к нему в 1982 году весть о присвоении звания Лауреата Государственной премии СССР, затем о награждении орденом Трудового Красного Знамени.

Книги Василия Ивановича Белова переведены на многие языки, он удостоен различных премий и наград. В 1996 году ему была присуждена почетная Аксаковская премия.
В 2003 году увидела свет новая детская книга - «Мишук» (Сказка для Анюты).
Сюжет сказки прост: у Медведя и Медведицы родился сын Мишук - очень своевольный и непослушный. Однажды мать не сдержалась и отхлестала его жгучей крапивой. Мишук обиделся и ушел из дома. Встретил Зайца. Заигрались они и заблудились. Автор рассказывает, как друзья по несчастью искали дорогу, как попали к хитрой Лисе, как отыскал их папа-Медведь и привел сына домой, и тогда Мишук подумал: «Ах, как хорошо было дома!"

Василий Иванович Белов умер 4 декабря 2012 года, похоронен в деревне Тимониха.

Книги для детей:
Белов В.И. Бессмертный Кощей: Сказка-пьеса // Час мужества - М., 1988. - С. 5 - 45.
Белов В.И. Бобришный угор: Рассказы: (Для сред. и ст. шк. возраста). - М.: Дет. лит., 1988. - 220 с.: грав.
Белов В.И. За тремя волоками: Повести, рассказы, очерки: (Для сред. и ст. шк. возраста). - М.: Худож. лит., 1989. - 525 с.: ил.
Белов В.И. Каникулы. - Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1981 - 28 с.: ил.
Белов В.И. Катюшин дождик: (Для мл. шк. возраста). - Вологда: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1972. - 33 с.: ил.
Белов В.И. Колыбельная / Василий Белов // Зеркало. - 2001. - 11 апреля. - С. 8.
Белов В.И. Лесной спектакль: сказка в подражание Корнею Чуковскому. Для самых маленьких и самых больших / Василий Белов // Зеркало. - 2000. - 22 ноября. - С. 8.
Белов В.И. Мишук: (Сказка для Анюты) / Василий Белов; Худ. Н. Черкасова. - Вологда: Б.и., 2003. - 19 с.: ил.
Белов В.И. Про Мальку: Рассказы: (Для мл. шк. возраста). - М.: Дет. лит., 1981. - 32 с.: ил.
Белов В.И. Рассказы о всякой живности / Василий Белов. Первый снег: стихи / Николай Рубцов; [худож. А. Куманьков]. - М.: Прогресс-Плеяда, 2005. - 95 с. : цв. ил. - (Библиотека моих детей. Русские писатели)
Белов В.И. Родничок: Сказка: (Для дошк. возраста). - М.: Малыш, 1991. - 12 с.: ил.
Белов В.И. Старый да малый: Повесть и рассказы: (Для мл. шк. возраста). - М.: Дет. лит., 1989. - 124 с.: ил.
Белов В.И. Рассказы о всякой живности: повесть и рассказы / Василий Белов; худож. Ю.А. Воронов. - М. : Дет. лит., 2010. - 203 с. : ил.

Произведения

Бобришный угор

Весна

Вовка-сатюк (сатюк - озорник)

Даня

Каникулы

Катюшин дождик : рассказы

  • Мамина дочка
  • Радуга
  • Родничок
  • Мышонок, бабушка и кот
  • Птички-рукавички
  • Как воробья ворона обидела
  • Жадный петух
  • Шарик
  • На сенокосе
  • Катюшин дождик

Мальчики

Мишук (Сказка для Анюты)

Рассказы о всякой живности: рассказы

  • Рассказы о всякой живности
  • Однажды весной
  • Курьер
  • Про Мальку
  • Валдай
  • Валдай и Валетко
  • Валдай и Кузя
  • Валдай в клубе и дома
  • Позорный случай
  • Кот Рыжко
  • Про наседку
  • Стрельба
  • Про ворон
  • Зайцы
  • Счастливого плавания
  • Заплаткин
  • Конфликт
  • Погоня
  • Петух
  • Куры бегут домой
  • Свое берём
  • Хорь
  • Выручил
  • Душной
  • Шеф повар
  • Глупый тетерев
  • Галки и овцы
  • Про баранов
  • Времена меняются
  • Рома
  • Последняя синичка

Око дельфина

Скворцы

Старый да малый

Тёзки

Библиография:

Есипов В. Василий Белов как зеркало смуты // Есипов В. Провинциальные споры в конце XX века. - Вологда, 1999. - С. 214 - 219.
Золотусский И. Час выбора. - М., 1976.
Кожинов В. Голос автора и голоса персонажей: «Привычное дело» Василия Белова (1968) // Кожинов В. Статьи о современной литературе. - М., 1982. - С. 65 - 82.
Кузнецов Ф. В глубине жизни // Кузнецов Ф. Беседы о литературе. - М., 1970. - С. 288 - 308.
Проза В. Белова, А. Яшина.
Кузнецов Ф. Самая кровная связь. - М., 1977.
Недзвецкий В. Крестьянская вселенная Василия Белова // Недзвецкий В. Русскаяя “деревенская” проза. - М., 1999. - С. 82 - 114.
Оботуров В. Отшумевшая жизнь // Оботуров В. В буднях: Вологда литературная за 25 лет. - Архангельск, 1988. - С. 138 - 157.
О романе «Кануны».
Оботуров В. Путями века [Василий Белов] // Оботуров В. В буднях: Вологда литературная за 25 лет. - Архангельск, 1988. - С. 31 - 35
Оботуров В. Тревога и надежда: [Роман В. Белова “Все впереди” и его критика] // Оботуров В. В буднях: Вологда литературная за 25 лет. - Архангельск, 1988. - С. 158 - 184.
Передреев А. Баня Белова // Уроки правды. - М., 1988. - С. 89 - 92.
Петелин В. Россия - любовь моя: Статья 1 // Петелин В. Россия - любовь моя. - М., 1972. - С. 227 - 285.
Сахаров В. Тихая моя Родина [О прозе Василия Белова] // Литература и ты. Вып. 6. - М., 1977. - С. 18 - 20.
Селезнев Ю. Василий Белов. - М., 1983.
Селезнев Ю. Неведомая сила // Селезнев Ю. Мысль чувствующая и живая. - М., 1982. - С. 253 - 267.
Стрелкова И. В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин: в жизни и творчестве : учеб. пособие для школ, гимназий, лицеев и колледжей / И. Стрелкова. - М. : Русское слово, 2005. - 111 с. : ил. - (В помощь школе)
Яшин А. О Василии Белове // Яшин А. Рогатый Пегас. - М., 1976. - С. 74 - 78.

* * *
Третьяков А. Премия - Василию Белову / Алексей Третьяков // Красный Север. Суббота. - 2006. - 7 октября (№ 119). - С. 1.
В.И. Белов удостоен литературной премии «Ясная Поляна» имени Л.Н. Толстого.
Никитина Е. Открылся Центр творчества Василия Белова / Екатерина Никитина // Вологодские новости. - 2005. - 4 - 10 мая (№ 17). - С. 5.
В апреле в Центральной городской библиотеке на ул. Панкратова - 75 открылся центр по изучению и сохранению творческого наследия Василия Белова.
Проворова А. Музей Василия Белова / Ангелина Проворова // Вологодская неделя. - 2004. - 5 августа (№ 28). - С. 3.
В Харовской районной библиотеке появилась комната, где создается музей писателя-земляка Василия Ивановича Белова.
О присуждении Государственных премий Российской Федерации в области литературы и искусства 2003 года // Российская газета. - 2004. - 15 июня (№ 124). - С. 11.
В частности, премия присуждена В.И. Белову за трилогию «Час шестый».
Национальная гордость России // Красный Север. Суббота. - 2003. - 27 декабря (№ 264). - С. 1.
Василий Иванович Белов награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
Долг, честь и достоинство Василия Белова // Красный Север. Зеркало. - 2003. - 10 декабря (№ 253). - С. 1.
О вручении писателю почетного диплома Всероссийского конкурса драматургов «Долг, честь и достоинство» за 2003 год.
Белов В.И. Спасают слова молитвы / В.И. Белов // Красный Север. - 2003. - 2 апреля (№ 66). - С. 8.
О награждении писателя орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени.
Рехей Я. Без суеты, планов и намерений / Рехей Ясуи // Красный Север. - 2003. - 12 марта (№ 50). - С. 6; 19 марта (№ 56). -С. 6; 26 марта (№ 60). - С. 6.
О приезде японского писателя в Тимониху.
Белов В. Тайна таланта // Юный художник. - 2002. - № 11. - С. 40 - 41.
О художнике В. Игошеве, написавшем, в частности, портрет и В.И. Белова. Фото помещено в журнале.
Грешневиков А. Пишет, как живет… // Свет. - 2002. - № 10. - С. 30.
Размышления о жизни и творчестве писателя.
Бондаренко В. Горькая любовь Василия Белова // Русский дом. - 2002. - № 10. - С. 21.
О повести “Привычное дело”.
Премия имени классика // Зеркало. - 2001. - 5 сентября. - С. 1.
О присуждении писателю Всероссийской литературной премии имени Алексея Николаевича Толстого.
Василию Белову - дополнительная пенсия // Зеркало. - 1999. - 8 сентября. - С. 1; 13.
Дан список премий, почетных званий и наград.
Кожемяко В. Крестины беды // Русский Север. Вторник. - 1996. - 15 октября. - С. 11.
На сцене МХАТА - «Семейные праздники» Василия Белова.
Поздравления земляку // Русский огонек. - 1994. - 9 декабря. - С. 11.
В.И. Белов избран действительным членом Петровской Академии наук и искусств.

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Василий Иванович Белов
Рассказы о всякой живности

© Белов В., 1989

© Воронов Ю., иллюстрации, 1989

© Оформление серии. ОАО «Издательство «Детская литература», 2007

Об авторе этой книги

Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Владимир Солоухин, Василий Шукшин… В этом ряду стоит имя замечательного русского писателя Василия Ивановича Белова.

Родился Белов на Вологодчине, в деревне Тимониха, 23 октября 1932 года. Там, в родной деревне, он живет и сейчас. Много пишет, встречает с любовью гостей и близких людей.

Однажды В. Белова спросили: «Как поживает ваша Тимониха?» Писатель честно ответил: «Ее уже нет. Это и печалит… Судьба Тимонихи типична для многих тысяч русских деревень. Там, где со времен Даниила Заточника1
Даниил Заточник – древнерусский книжник XII в., автор знаменитого «Моления».

Звучали песни и бегали ребятишки, дымились трубы, мычали коровы, теперь одна трава и кусты…»

И на самом деле, жителей в Тимонихе осталось совсем мало. Но это родная земля, любимый край. Именно Василий Белов отстроил заново деревенскую церковь и сам выполнил все плотницкие работы. За восстановление храма в родной деревне Патриарх Московский и всея Руси Алексий II наградил его орденом Святого Даниила.

Сегодня Василий Белов – крупный писатель и общественный деятель. Признанием его заслуг стало присуждение Государственной премии в 1981 году и награждение орденом Трудового Красного Знамени в 1983 году, орденом Ленина – в 1984 году. Ему также присуждена литературная премия Союза писателей имени Л.Н. Толстого в 1992 году и Всероссийская литературная премия имени Аксакова в 1996 году.

Но разве это главное в творчестве писателя? И разве об этом вспоминаем мы, читая книги Василия Белова?

Творчество писателя отобразило все многообразие жанров русской литературы: рассказы (среди них – психологические этюды, поэтические миниатюры, новеллы), социально-аналитическая повесть, повесть-раздумье, семейная, бытовая повесть, эпический роман, очерки о народной эстетике, пьесы, публицистика… В них слилось смешное и трагическое, большое и малое.

Первой книгой Василия Белова стал сборник стихов «Деревенька моя лесная» (1961). Тогда же была опубликована и его повесть «Бердяйка». Василий Белов, мало кому известный мастер, стал автором совершенно замечательной повести «Привычное дело», опубликованной в журнале «Север» (1966). Журнал издавался в Петрозаводске, а повесть немедленно приобрела самую широкую известность, и о ней тут же заговорили как о значительном литературном (и общественном!) явлении.

Пройдет время, и Василий Белов напишет еще немало замечательных произведений. Среди них – «Плотницкие рассказы», опубликованные в самом популярном тогда московская журнале «Новый мир»(1968), «Лад. Очерки о народной эстетике» (1979), «Кануны» (1972), роман «Все впереди» (1985).

Любимая тема Василия Белова – крестьянская. И здесь он выступает продолжателем традиций русской классики. Колоритные картины деревенского быта, яркая и причудливая речь; замечательные образы русских людей – удивительные портреты, сильные характеры; и такой знакомый мир родной природы: «Все было затоплено ярким вешним солнцем, река мерцала острыми золотыми звездами, над теплым, наполовину вспаханным полем дрожали прозрачные волнистые струи…» (рассказ «Поющие камни», 1973).

В наше время проза Василия Белова – как глоток родниковой воды. Она обновляет, дает силы и укрепляет дух. Она несет человеку очищение, помогает вернуть ему любовь и надежду, веру в самого себя и в людей вообще. Она разрешает прикоснуться ко всему живому, ощутить к нему близость, будит совесть и позволяет познать народную мудрость и чистоту.

Прочитайте рассказы и повесть, которые вошли в этот сборник. Непростому и запутанному взрослому миру автор противопоставляет детскую непосредственность, искренность и доверчивость. Героев его произведений отличают неравнодушие, открытость и чистота. И любовь. Любовь ко всему живому и близкому, большому и малому. И оказывается, что это любовь к родной земле, отчему дому.

Каникулы
Маленькая детская повесть

1

(Мечты. Где Хомутов? Бабка Клювиха.
В засаде. Побег.)

Если бы купить самолет либо попросить какого-нибудь летчика, чтобы залететь повыше и прыгнуть вон на то облако! Вот было бы мягко! Тут уж ногу не отшибешь: бухнулся бы как на подушку. А потом бы давай кувыркаться вниз, и опять бы лезть вверх, и опять бы вниз, но чтобы подальше от края. Деревня и лес были бы как на блюдечке. Можно бы набрать в карманы мелких камней и кидать сверху в коров. Только чтобы в глаз не попало. Ни одна бы не усвистала за речку!

Или бы вырыть подземный ход. Сквозь всю гору под самой деревней. А после бы, когда останется чуть-чуть, проколупать маленькую круглую дырку и смотреть через нее. Тебя бы никто не видел, зато все поле как на ладошке. Стасик сегодня как раз пасет коров. И вот выскочить бы невзначай прямо у него под носом! Или бы собрать в одно место всех зверей, накормить до отвала, а после бы…



Раздался громкий стук. Это мать колотила в стену березовым коромыслом:

– Минька! Минька, бес, кому говорят, ступай домой. Самовар давно на столе.

Легко сказать, ступай! Минька сидел верхом на крыше, и, чтобы спуститься вниз, надо было пролезть в дыру на чердак. Потом пройти по длинной балке на большой высоте, затем пробраться на угол и уже по нему спускаться на безопасное место, цепляясь за щели и выступы. Хорошо, если не разорвешь о какой-нибудь гвоздь штаны либо не раскровенишь брюхо.

Пить чай нисколечко не хотелось. Но все же пришлось лезть через все дыры и спускаться вниз. В избе Минька взял кусок пирога, испеченного с луком, и опять на улицу. Сегодня ни капусту полоть, ни доставать для нее воду из колодца. Надоела же эта капуста хуже горькой редьки! Каждый день поливаешь, а что толку? Не растет.

Минька решил посмотреть в колодец. Далеко внизу виднелось отражение, вся голова была не более пятачка. Учитель Сергей Михайлович однажды рассказывал, что если глядеть из глубокого колодца, то даже в полдень можно увидеть звезды. Минька посмотрел на небо. Но какие же звезды в такую жару? Хотел было снова залезть на крышу, но он не любил делать два раза одно и то же.

Сказать по правде – скучно. Деревня такая маленькая, что в ней и всего-то десять домов. До соседней деревни два километра, а до клуба и школы-интерната целых пять. В школе нынче сделали летний лагерь. Минька, Стасик и Хомутов перешли в шестой класс. Правда, Хомутов остался на осень по русскому, вот козел! За изложение он получил двойку, потому что не поставил трех запятых. А переносы, так эти совсем не умеет делать. Где он сейчас?

И Минька отправился искать Хомутова.

По деревне летел пух одуванчиков. Пели петухи, чирикали ласточки. Да, совсем маленькая деревня. Не успеешь оглянуться, как опять подошла очередь коров пасти. Колхозных-то пасет постоянный пастух. И вот Стасик, бедняга, пасет сегодня этих личных коров, а дома ли Хомутов, еще неизвестно. Но если и дома, то кто знает, отпустит ли его бабка.

С бабкой Клювихой у Миньки уже нынче летом произошли две неприятные истории. Одна из-за ихнего кота, другая из-за самой Клювихи. Конечно, в первый раз они с Хомутовым были виноваты, хотя тоже не очень. Они хотели помирить кота со Стасиковым Тузиком, для чего выпустили из клетки цыплят и посадили туда сначала Тузика, потом кота. Результатов никаких не было. Даже хуже. Кот вцепился Тузику в нос. Тузик прокусил у кота ухо. Поднялось такое побоище, что цыплятница заходила ходуном и перевернулась. Дверца раскрылась. Кот вылетел оттуда как чумной. Он до вечера шипел на людей, не то что Тузик. Бабка смазала кота коровьим маслом, чтобы скорей заживали больные места. Он облизал свою масленую морду и успокоился, зато бабка наябедничала Минькиной матери. Второй раз Клювиха напустилась на Миньку совсем уж ни с того ни с сего, только за то, что он просто зашел к Хомутову. Этот раз даже вспоминать неохота, до чего противно.

Минька приблизился к Хомутовскому огороду. В изгороди имелась щель между жердями. Он пролез в огород и залег в траве, как партизан. Запах травы кружил голову, кузнечики трезвонили слева и справа. Букашки и комары кусались, щекотались и ползали по босым ногам. Минька приподнялся в траве и осмотрел дом. Окно раскрыто – значит, Хомутов и бабка были на месте. Минька пополз ближе. Чтобы вызвать на улицу Хомутова, надо свистнуть либо тихонько бросить в раму шишкой от лопуха. Чего он там сидит, как тетёра?

Минька вытянул из травы шею. Вдруг его даже подкинуло: в спину, между лопатками, кто-то больно стукнул граблевищем.

– Нечистый дух! – Клювиха, которая стояла над ним, уже приноравливалась стукнуть еще. – Шельма, всю траву перемял!

Минька вскочил. Прямо через крапиву он бросился к изгороди, перемахнул ее, такую высокую, и не помнил, как оказался на околице за деревней.

«Хорошо еще, что не в голову», – подумал Минька насчет бабкиного граблевища.

Вызвать Хомутова стало совсем невозможно. Стасик пас коров, а Хомутов делает неизвестно что. И Минька решил накопать червей, чтобы пойти с удой в лес на Гришин омут.

В деревне все еще ругалась бабка Клювиха, и Миньке стало жаль Хомутова. Где-то он сейчас? Наверно, послали за хлебом, либо сидит на лавке, а бабка ругает его или иголкой достает у него из ноги занозу.

2
(Раздумья на оводах. Русалка. Как гнали деготь. Новые планы и новые неприятности.)


Каким ты был, таким остался,
Орел степно-о-о-й, казак лихой!

Шел Минька и орал во все горло. Еще махал удилищем. Махнешь раз – воздух свистнет.

Махнешь два – удочка даже прогибается. С чего бы так?

Чибис поднялся с луга и давай пищать, давай над головой летать, как будто его грабят! Высоко висели белые облака, шумел за кустами Евлахин трактор. На этом голубом «Беларусе» возят молоко на завод с соседней фермы. Ох и жук этот Евлаха! Прошлой зимой пропил колхозный тулуп, а отец Стасика, бригадир, даже ничего не мог сделать. Ругал, ругал Евлаху, а что толку? Тулупа-то нет.


Зачем, зачем ты снова повстречался?
Но ты и дорог мне такой.

Минька почувствовал, что пропустил какие-то слова, но решил не вспоминать и петь все сначала, чтобы слова вспомнились сами. Но тут ему стало не до песен. Дорога пошла по ольховым кустам, начиналось небольшое болотце. На Миньку сразу набросились крупные желтые оводы. Такой прокалывает как шилом кожу сразу до крови. И откуда их столько родится? Ведь ежели они питаются кровью, сколько для них надо этой крови? Ее и взять негде. Может, они лосей кусают? Или зайцев?

Минька сорвал сухую былинку и поймал самого жирного овода. Проткнул былинку сквозь полосатое брюхо и отпустил. Овод загудел, как вертолет, тяжело полетел прочь вместе с грузом. Долго его было видно в воздухе.

Вот и лес. Стало душно, к оводам присоединились мухи и комары. Дорога раздвоилась, но Минька знал, куда идти. Сколько раз ходил с матерью на покос до самой реки! Так ведь то с матерью…

Он пошел тише и осторожней, лес, он лес и есть. Высокие сосны шумели над головой. Солнце скрылось за облаком, ветер сильней прошумел вокруг. Миньке стало невесело, и он начал вспоминать веселые случаи из своей жизни. Как назло, все они вылетели из головы!

Минька положил уду. Потрогал в кармане спичечный коробок с червями и подтянул штаны. Огляделся. Где-то около вон той мохнатой елки скрывается вторая отворотка к реке. Потом должна быть моховая низинка. Дальше, на горке, будет большая березина с гнилым дуплом. А что за горушкой?

Дорога заросла малиной, крапивой и кустами крушины. Чтобы не заблудиться на обратном пути, Минька изредка заламывал ветки. Он вышел на прибрежную полянку, как раз к старому, давно не действующему дегтярному заводу. Ну какой это завод? Не завод, а обычный сарай с тесовой прогнившей крышей.

Минька, остерегаясь крапивы, обошел его кругом, потрогал незапертый замок на воротах и не стал заходить внутрь. Он спешил к речке: а вдруг клюет самая крупная рыба?

Речка синела рядом, за кустиками. Минька, не долго думая, размотал удочку. Нашел у омута сухое место, вытащил червяка и торопливо начал насаживать. Червяк оказался такой толстый, изворотливый, что Минька еле с ним справился. Нет ничего противнее насаживать червяка на крючок! Минька установил запуск, поплевал на червяка и забросил. Но поплавок не вставал на попа. Запуск, что ли, велик? Или на корягу закинул. Минька сделал запуск поменьше, закинул и стал ждать.



На другом берегу, совсем рядом, закуковала кукушка. Комары кусались теперь редко, но уж больно чесалась от них кожа. А поплавок словно уснул. Течением то и дело его сносило, Минька перекидывал удочку и от нечего делать начал дремать.

Говорили, что в этом месте давно когда-то утонул хозяин дегтярного завода, немой Григорий. Он будто бы ночью ловил тут рыбу, и его утянула на дно голубая русалка. Будто бы его искали три дня, а когда вытащили из воды, то в волосах нашли маленький золотой гребешок. Немого Григория и похоронили около этого омута. «Все, наверно, врут!» – подумал Минька и съежился.

Позади как будто послышался шорох. Кто-то двигался ближе и ближе. Минька замер, мураши побежали по его спине. Вдруг сзади кто-то глубоко и сильно вздохнул. «Фу, зараза, – выругался Минька. – Вот морда-то!» Краснопестрая Клювихина корова стояла в пяти шагах и большими круглыми глазами глядела на Миньку.

– Кыш! Чего надо?

У него отлегло от сердца. Стало опять спокойно, как будто ты не в лесу, а в деревне. Корова шумно принялась за траву. Она мотала головой и хвостом, держа оборону от комаров, мух, оводов. Другие коровы тоже бродили по лесу.

– Стасик! – закричал Минька, наставляя ладони рупором. – Ста-а-сик!

Минька прислушался. Только лес шумел да глухо звякали коровьи колокола. «Эх, будет ему теперь взбучка! – подумалось Миньке. – Прозевал коров-то. А если медведь?»

Подумав про медведя, Минька начал сматывать удочку. Куда бежать, если медведь выскочит? Минька читал в одном рассказе, что надо лечь на землю и притвориться мертвым, он понюхает и уйдет. Минька представил, как медведь его нюхает, и побежал к дегтярному заводу. Он и сам не заметил, как побежал, даже удочку оставил у омута. Очнулся у ворот и перевел дух.

Замок совсем заржавел. Минька еле вытащил его из пробоев. Толкнул дверь и забыл про медведя, в лицо пахнуло холодом и запахом плесени.

Сарай, где гнали когда-то деготь, был черный от сажи, углы затянуло паутиной. Большая печь с тремя топками осела набок. Вдоль каждой топки имелась еще круглая глиняная труба. Минька знал, что эти большие длинные трубы назывались кубами. В них плотно закладывалась береста, затем конец трубы закрывался круглой крышкой, и щели наглухо замазывались глиной. Внизу, в топках, разводили огонь. Береста в кубах нагревалась, из нее тек деготь. Минька залез в темноту позади этой большой печи и обнаружил железные трубки, которые выходили из кубов. Все три трубки были вставлены в одну большую, уже в деревянную. По ней-то деготь и стекал в черную бочку, врытую в землю. В бочке ничего не было, кроме всякого хлама.

Маленькое оконышко, сделанное в стене, совсем не светило. Минька сходил на улицу, нарвал травы и протер стекло. В сарае сразу стало светлее. Минька увидел большие веревочные весы, привязанные к балке, две железные гири и круглые камни. Он долго не мог понять, для чего нужны эти камни. Догадался: железных гирь не хватало, вот и использовали вместо гирь камни. Он потрогал одну гирю – она даже не шевельнулась. «Ничего себе! – Минька подошел с другой стороны. – Сколько же весу в ней?»

Но в углу лежала большая куча бересты. Тяжелые толстые пластушины были сложены плотной стопой. Дедушка Селя, который был последним дегтярем, видимо, не успел выгнать из них деготь, завод закрыли, а сам он ослеп на один глаз. Минька тоже прищурил один глаз и оглядел остальные места. В том конце виднелись деревянные нары, что-то вроде кровати. А чуть поближе имелся стол и стояла тренога. На деревянном штыре висел какой-то балахон, на полу валялось много дров, да на полках Минька обнаружил коптилку, пустой котелок, четыре погнутых железных гвоздя и рваное решето.

Завод был совершенно заброшен.

«Вот бы здесь переночевать… – подумал Минька и пошел проверять дверной крючок. – Только хлеба с собой нету…» И Минька вспомнил, что ему давно уже хочется есть.

3
(Встреча. Лесной дом. Уборка. Опять проштрафились!)

Стасик искал своих коров по всему лесу, и слезы текли у него по щекам. Он в отчаянии бежал по дорожке, то и дело останавливался, чтобы послушать. Но нигде не было слышно колоколов.

Лес затихал под вечер.

Стасик, не помня себя, опять побежал. Запнулся, упал и больно ушибся о корневище. Он уже хотел зареветь, как вдруг увидел на тропке Миньку.

– Минька!

– Стасик!

– Беги сюда, чего-то скажу! – заорал Минька.

Стасик бегом бросился к другу.

– Ты чего своих коров распустил? – строго спросил Минька. – Бродят где попало.

– Они сами, – виновато сказал Стасик. – А ты, Миня, удить ходил?

– Никто не клюет. – Минька пришлепнул на щеке сразу трех комаров. – Пойдем завод поглядим.

– Пойдем! – обрадовался Стасик. – А я тебе гнездо потом покажу. Я гнездо нашел в поле. Только старое… Не живут.

Минька снова открыл ворота дегтярного завода. Он решил взвесить Стасика на старых весах, но из этого ничего не вышло. Они вместе с трудом закатили на весы большую железную гирю. Она оказалась тяжелей Стасика.

– Давай хоть печку затопим, – предложил Минька, но из этого тоже ничего не вышло. Спичек не оказалось.

– Надо бы увеличительное стекло взять, – сказал Стасик.

Ребята наломали по большому березовому венику, сложили дрова и начали подметать земляной пол. Подняли столько пыли, что Минька чихнул. Стасик тоже хотел чихнуть, но у него почему-то не стало чихаться. Минька сбегал с котелком на омут, принес воды для мытья мебели. Заодно прихватил и оставленную там удочку. Доски стола и тренога были все изрезаны и покрыты буквами. «ЕВМ», – прочитал Стасик и догадался:

– Евлаха! Это он навырезывал.

– Гляди, гляди, и на дверях!

На дверях тоже красовалась фамилия тракториста.

– Двери открой! – приказал Минька. – Чтобы светлей и чтобы изба сохла. А рубахи снимем. Вон тут сколько сажи!

Минька и Стасик скинули рубашки и майки, снова принялись за работу. Обмели со стен паутину, вымыли стол и треногу. По очереди несколько раз бегали за водой на омут.

– Всё! – сказал наконец Минька и сел на треногу.

Он положил нога на ногу. Стасик уселся за стол на скамейке, тоже нога на ногу. Оба были очень довольны и сидели как дома.

И правда, в сарае стало чище и даже как-то уютнее.

– Только есть очень хочется, – уныло сказал Стасик.

Минька встал. Он полез за печь, в темноту, и долго там пыхтел, что-то соображая.

– Знаешь что… – Минька вылез на свет. – Никому не скажешь?

– Побожись!

Стасик набрал побольше воздуху, выпучил глаза и быстро проговорил:

– На поле-поляне, на высоком кургане огонь пышет, никто не слышит, слово-олово, честное пионерское, шилды-ковылды, пачики, мясные колачики, до неба пылает, никто не узнает!

– Сделаем тут наш дом! – тихо произнес Минька и оглянулся.

– Топор принесем, – шепотом сказал Стасик.

– Соли и спичек.

– Соль-лизунец в поле.

– А Хомутова возьмем?

– Возьмем. Только пусть побожится, что никому не скажет.

Ребята замолчали.

– Минь… – проговорил Стасик. – А ночевать? Тоже тут?

Минька ничего не ответил. Он думал, старательно наморщив лоб. Солнце садилось. Оно било теперь прямо в раскрытые двери, освещая черную заднюю стену.

– Минь… – Стасик вдруг побелел. – А коровы-то…

– Ну и что? – сказал Минька, но про себя подумал: «Теперь обоим беда. Попадет. Наверное, уже взбучку назначили».

– Сразу тебе и реветь.

– Да… – хныкал Стасик. – Тебе что, коров-то не ты… Я пастух-то…

– Бежим! Только ворота запрем.

Они закрыли ворота, воткнули в пробой замок и побежали через лес что было сил.

– Стой, Стасик, не туда. – Минька остановился. Оба перевели дух.

– Туда, Миня, туда.

Оба прислушались, но коров нигде не было.

– Эта дорога домой?

– И эта домой.

– Значит, обе туда.

Солнышко село, стало прохладно. Комары закусались еще сильней. Мальчики уже не могли бежать, когда впереди показалось поле и крыши домов. Около огородов оба пригнулись и начали тихо подбираться к деревне. Последние метры ползли по-пластунски: Минька впереди, Стасик сзади. Наконец они притихли в траве за старым колодцем.

Посреди деревни шумела Хомутовская бабка. Коров нигде не было, наверно, их уже загнали по дворам.

Ох и ругалась же эта Клювиха! Она стояла на середине улицы и махала руками, как ворона. Потому что коровы-то остались голодные. По словам бабки, выходило, что они, подняв свои хвосты, чуть ли не до обеда присвистали в деревню. Потом забились в заброшенную конюшню и все до одной простояли до вечера, остались не евши. И вот Клювиха честила Стасика почем зря, а заодно и бригадира. Потому что Стасик был сын бригадира.

– Пять ведь классов окончил! Пять! – кричала бабка про Стасика. – В пионеры записан. Весь день простояли коровушки. Много ли надоят после такой пастьбы?

– Стой, не вылазь! – прошептал Минька, дергая Стасика за рукав.

Они лежали в траве, слушали. Вскоре подошли мать Стасика, соседка Лиля и мать Миньки. Они тоже начали обсуждать происшествие.

– Он где сам-то?

– И моего нету, – сказала мать Миньки.

Миньке и Стасику стало вдруг до слез жалко самих себя. Есть обоим хотелось так, что даже голова кружилась.

– Минь, давай выбежим, – шепнул Стасик, но Минька опять дернул его за рубаху.

Подъехал на «Беларуси» Евлаха, вылез из кабины и тоже давай говорить о коровах. Только из-за шума трактора никого не стало слышно, даже Клювиху. А когда подошел еще и отец Стасика, то есть бригадир, Стасик не выдержал. Он вскочил и у всех на глазах что есть духу побежал домой. Миньке после этого тоже ничего не оставалось делать. Не слушая, что кричит Клювиха, он тоже припустил к своему дому…

Он схватил в кухне ломоть пирога, залез на печь и притаился. Мимоходом смолол этот пирог и стал ждать. Ждал, ждал, что будет дальше, и уснул. Совсем получилось нечаянно, даже сам не ожидал этого.

Рассказы о всякой живности


Федя живет в большом деревенском доме вдвоем с женой. Зовут жену Еленой, а он почему-то все время величает Егоровной. Хотя Егоровне всего сорок лет, и она даже не помышляет о пенсии - работает дояркой. Федя же возит почту. Детей у них нет.

Каждое утро он выносит на крыльцо седло и почтовую сумку, затем идет за лошадью и седлает. Потом долго пьет чай. Только после всего этого едет в центр, как он называет деревню, в которой почтовое отделение.

Федя очень любит животных. Кого только нет в доме! Две кошки живут в комнатах, и обе весьма чистоплотны. В большом хлеву обычно помещается корова Поляна и теленочек. Две гусыни и гусь ночуют в загородке между хлевами, пять кур и один петух живут зимой в хлеву, а летом на верхнем сарае. Держат Федя с Еленой еще поросенка, правда, не каждый год, и всегда называют его одинаково: Кузей. Но самый умный среди всей этой многочисленной живности, это конечно же пес Валдай.

Так вот, Федя ежедневно ездит через лес за семь километров, чтобы привезти в эти края письма, газеты и переводы. Для этого колхоз выделил ему коня по кличке Верный. Федя сам ухаживает за ним. Не ставить же из-за одного Верного специального конюха?

В деревне когда-то была конюшня на сто двадцать лошадей. Теперь половина конюшни развалилась. Вторую, еще не разрушенную половину занимал один Верный. Скучно жить одному во всей конюшне, особенно зимой, когда такой собачий холод да еще почти без еды! Сена Верному, как и другим лошадям, которые стоят на центральной усадьбе, из-за плохого сенокоса нынче выделили мало. В зимнем рационе всего пять кило в сутки. Овса же, так обожаемого всеми лошадьми, нет и в помине. Но что значит пять кило сена для такого большого коня?

Обо всем этом я узнал, заехав сюда случайно. С Федей мы познакомились, как он говорит, «на базе рыбной ловли»; База эта была главной, но, разумеется, не единственной. Я ночевал у Феди и зажился на несколько дней. А потом довольно часто приезжал в эти края.

Однажды весной


В понедельник у Верного был выходной. В этот день почтовое отделение не работало. Сена в кормушке нет. Верный погрыз доску в стойле и подошел к окошку. Он даже пошатывался от голода. Окошко в конюшне длинное и узенькое. Вчера Федя выставил раму, говоря:

Сена нет, так пусть хоть на свежем воздухе… Верный повернул голову и просунул ее на улицу.

А на улице - весна, снегу как не бывало. Но ведь и травы тоже нет! Верный шумно вздохнул и поглядел вдоль деревни. Ребята бежали в школу и вдруг видят: из окна конюшни торчит большая лошадиная голова. «Верный! Верный!»- закричали. Конь навострил уши. Ребята подошли ближе и по очереди стали дотягиваться, чтобы погладить. Верный тихо заржал и начал шлепать большой мягкой губой.

Наверно, есть хочет! - сказал один из мальчиков, доставая из портфеля кусок воложного пирога. Он предложил пирог коню. Верный неторопливо, но жадно сжевал этот кусок. Потом съел второй кусок, третий, четвертый… Ребята скормили ему все свои школьные завтраки, припасенные дома.

Ленька, а ты чего? Давай, нечего жадничать.

Совсем маленький мальчик насупился и чуть не заплакал.

Ну и что?

Ленька открыл полевую, видимо, еще отцовскую сумку. Яйцо, сваренное вкрутую, быстро очистили. Верный съел и яйцо. Правда, раскрошил половину. Конфет было, конечно, жалко. Но все равно распечатали. Верный съел и конфеты. Больше ни у кого не было ничего съестного. Ребята побежали. Школа была далеко, в другой деревне. Они боялись, что опоздают. Верный долго смотрел им вслед.

Так он научился есть конфеты и яйца. Особенно повезло Верному через неделю, Первого мая, когда ребята получили в школе подарки.

А тут скоро и травка пошла, свежая и такая зеленая. Не чета соломе! И Верный понемногу стал опять поправляться.


Федя возил почту третий год. Зимой в санях, летом в седле. Слева к седлу он приторачивал почтовую сумку с письмами и газетами, справа обычно торчала какая-нибудь посылка. Что говорить, не очень-то надежный был почтальон! Иногда он отдавал письмо соседу, сосед передавал другому соседу. И письмо долго ходило по рукам, попадая, куда нужно, месяца через два. Не зря дедко Остахов, который жил на отшибе в конце деревни, называл Федю «кульером».

Зато газеты и переводы Федя развозил очень тщательно. Верный сам знал, когда к какому дому нужно сворачивать. Федя, не слезая с седла, совал газету в скобу ворот и ехал дальше. Он частенько боялся слезать, потому что залезть обратно в седло иногда просто не мог. В седле же он сидел в такие дни очень прочно. Федя рассказывал: «Один раз ехал да кепку с головы обронил. Ох, - думаю, - не буду слезать, завтра все равно обратно поеду. На другой день гляжу, кепочка-то лежит. Никуда не девалася».

Все же однажды Верный притопал домой без почтальона. Сумка, притороченная к седлу, держалась крепко, и Верный на всем пути во всех деревнях ни разу не ошибся. Он по очереди подходил ко всем домам, где выписывали газеты. Люди, которые были дома, выходили и брали из сумки нужную им газету. Верный зашел даже к дедку Остахову, который выписывал «Сельскую жизнь». Конь встал у крылечка и простоял ровно столько, сколько стоял всегда. Однако дедко Остахов не посмел без спросу взять из сумки газету. Верный постоял у крыльца и пошел дальше, а дедко глядел и качал головой, глядел и качал:

До чего наука дошла!

Федя пришел домой только через два дня. С почтальонов его сразу сняли и поставили в кладовщики. На Верном же стали возить с фермы навоз, но все равно еще долго называли курьером.

Верный и Малька


Малька - это такая злющая собачонка, что хуже уже некуда. Сама маленькая, ножки что спички и очень кривые, а злости больше, чем у тигра. Она жила у одинокой пенсионерки Лидии. Бывало, к Лидии никто не ходит гулять, даже по праздникам. Собачка всегда облает гостя, а то еще и за ногу тяпнет. Прямо до крови. Лидия уже говорит с посетителем, уже, кажется, ясно, что злиться нельзя, а Малька все рычит и рычит из-под лавки. Откуда столько злости бралось?

Однажды я наблюдал за Верным. Он усердно щипал траву и никому не мешал. Потом лег и начал кататься по земле, дрыгая своими большими ногами. Копыта так и мелькали в воздухе. Видимо, он линял и спина сильно чесалась - с таким удовольствием катался мерин по травке. И вдруг ни с того ни с сего - Малька. С яростным, переходящим на визг лаем она бросилась на Верного. Верный вскочил на все свои четыре копыта. Он широко расставил передние ноги, наклонил голову и недоуменно замер. Что, мол, такое? Откуда столько шуму? А Малька наглела все больше и больше. Она подскакивала к морде коня и готова была вцепиться.

Верный терпел, терпел да как фыркнет! Малька даже отлетела в сторону. Верный бросился за ней, она от него.

С того дня ему не стало от Мальки житья. Раньше Верный ходил пить воду, когда захочется. Теперь стало совсем не то. Дорога на речку шла мимо дома Лидии. Малька каждый раз бросалась и лаяла на него, но всегда держалась на безопасном расстоянии. Верный наверняка ее не боялся, но кому же приятно слушать заливистый лай и полусумасшедший визг? И мерин бежал под горку к воде, от греха подальше. Малька принимала это за доказательство своей силы, она злобно преследовала его до середины спуска. Затем возвращалась к своему исходному рубежу и стихала. Верный, как мне казалось, без всякого аппетита пил воду и возвращался наверх, в деревню. А Малька опять яростно налетала на мерина.

Неизвестно, чем кончилось бы все это безобразие, если б дорога не просохла и через деревню не стали ходить машины. Малька неожиданно отступилась от Верного и начала с еще большей яростью преследовать автомобили. Особенно не любила она велосипеды и «газики».

Малька провинилась


Как-то зимой, по снегу, я пошел к Лидии за молоком и услышал, как в доме ругалась хозяйка. «Что такое? - подумалось мне. - Кого это Лидия так честит?»

Кривоногая! Шельма! - слышался за дверью голос Лидии. - Чего уши-то выставила? Ох, блудня! Ну, погоди! Не стыдно тебе в глаза-то глядеть, батявке? Не стыдно?

Я вошел в комнату. Лидия поздоровалась со мной и продолжала ругаться:

Ремень-то бы взять да и нахлестать! Либо совсем на волю выставить, бессовестную!

Оказывается, Лидия ругала Мальку. За то, что та принесла двух щенят. Малька с недоумением глядела в глаза хозяйке, виновато мотала хвостом и не понимала, за что ее так ругают. Я поглядел под лавку: там в старой шапке-ушанке беспомощно барахтались два крохотных кутенка. Малька едва не вцепилась мне в нос.

Предлагаем вам читать рассказ Даня Василия Белова.

В 2012 году не стало большого русского писателя Василия Ивановича Белова. Предлагаем вниманию читателей новогодний рассказ Василия Белова «Даня».

Василий Белов. Даня. Санки везёт папа, а в санках сидит закутанный в одеяло Даня. Он глядит на дорогу и на холодное солнышко. Снег так весь и сверкает, даже глядеть нельзя. Но Даня всё равно глядит. Даня, Данилка, Даниил. Как только его не называют, и все по-разному. Правда, он совсем ещё маленький - такой, что даже не все буквы выговаривает. Даже в школу не ходит, а ходит в совхозный детсадик. Вернее, его увозят туда в санках. Увозят на всю неделю, а в субботу снова домой привозят. Сегодня ночью будет Новый год, и папа везёт Даню домой.

Даня, Даня! - кричит с горы третьеклассник Борис. - Беги, Даня, сюда!

Но Даню, конечно, не отпустили на гору. Вдруг папа встретился с директором совхоза.

Опять на третью ферму концентраты не подвезли! - сердито сказал директор.

Папа тоже почему-то заругался, потом вынул Даню из одеяла и велел идти домой.

Ножками? - спросил Даня.

Папа ничего не сказал и опять заспорил с директором. Пришлось идти одному, хотя до дому было ещё порядочно. Даня долго перешагивал уроненную на дорогу жердь и чуть-чуть не чебурахнулся. Но вот, наконец, и родное крылечко. У Дани сердце замерло, как на качелях. Сейчас он маму увидит. Только сначала валенки надо веником обмести. Р-раз, р-раз - и всё! Ух, и здорово топает Даня своими новыми валенками! Дотянуться-то дотянулся, а двери всё равно самому не открыть!

Эх ты, карандаш! - засмеялся отец и открыл дверь.

И сразу Даня маму увидел.

Мама! Мама! - закричал он и чуть не заплакал: уж очень он ей обрадовался.

А мама откинула полотенце, которым она обтирала чайную посуду, и так прижала Даню к себе, что у него даже косточка какая-то хрустнула. Долго она его не отпускала.

Хорошо дома. Половики настланы по белому полу, кот Жмурик спит. Лапы свои вытянул и знай себе спит. Новые занавески мама повесила, печка топится и трещит, а Даня сидит у печки и ест пряник. Жмурика он сразу разбудил, и тот трётся о Даню и мурлычет. Мама гладит платье, отец газету читает, и мама слушает, что папа рассказывает. Чего-то про ферму, про концентраты.

Вот, Даня, папу-то опять ругают, - сказала она, а Даня подошёл к отцу и серьёзно произнёс:

Нельзя, папа, в штаники писать!

Да нет, его не за это ругают! - засмеялась мама.

Даня вытащил из-за комода ящик с игрушками. Вот он, мишка, с одним стеклянным глазом. И пожарная машина не заводится. Лягушка-квакушка пока заводится, но Даня ещё прошлый раз уронил в щёлку заводной ключик…

Папа, достань ключик.

Даня, иди сюда, не мешай папе, - говорит мама.

Даня подошёл и обжёг палец об утюг. Сразу стало больно и захотелось реветь.

Знаешь, я сейчас принесу тебе ёлочку из кладовки, - сказала мама. - Хочешь ёлочку?

Конечно, Даня хотел. Мама надела пальто и без платка вышла в сени. Она принесла небольшую ёлочку.

Василий Белов. Даня. - Во какая! - восхищённо сказал Даня про ёлочку.

Она была чуть побольше Дани, пахла зимой и лесом. Даня потрогал её за ветку. Колется! И начал прыгать на одной ноге, а мама обернула конец ёлочки бабушкиной фуфайкой и вложила в большое ведро. Теперь ёлочка стояла и не падала. Мама взяла из шкафа коробку с прошлогодними украшениями. У Дани даже дух захватило, какие были красивые шары. Целый год лежали, а ничего им не сделалось. И петух с красной бородой, и лиса на верёвочке, и бусы - всё тут было!

Мама разукрасила ёлку и поставила у дивана в маленькой комнате, но Дане всё равно захотелось ещё чего-то. Он сложил в ящик старые игрушки и направился в большую комнату.

Ты чего, Даня? - спросила мама.

Пошёл на обед.

Мама долго прижимала его к себе, и смеялась, и пела про Волгу.

Уже протопилась печка, Жмурик опять лёг спать, а Нового года всё не было. Даня запросился на улицу, и мама опять надела на него пальто и валенки.

Гляди, Даня, за калитку не бегай! - сказала она, сняла с верёвки выстиранное бельё и ушла в дом.

Ох, и снегу на улице! Уже почти вечер, солнышко село, а снег всё равно белый. Только тропинки к воротам не белые - наверное, от валенок. Весь посёлок дымит тоже белым и пушистым дымком. Репродуктор у конторы кричит на морозе, ребята на горе катаются на лыжах, Борис тоже там.

Иди сюда, Даня! - крикнул он. - Чего стоишь, иди сюда!

Но Дане туда нельзя. Тогда Борис подъехал к нему сам. Даня так и уставился на его настоящие лыжи.

Даня, ты на кого будешь учиться? - спросил Борис.

На папу. А ты?

Борис, опершись на палки, долго глядел на красную далёкую зарю. Он сдвигал и раздвигал свои брови.

Даня, - зашептал он, - я скоро буду лунатиком. Хочу стать лунатиком. Буду ходить по проводам и по крышам. Все лунатики по крышам ходят. Бабушка говорит, если будешь на луне спать, обязательно будешь лунатиком. Она занавеску на окно повесила.

Даня слушал очень внимательно.

- …хочу ходить по крышам. Я уже хотел раз поспать на луне, да спать уж больно хотелось. А сегодня обязательно не просплю и отодвину занавеску. Чтобы луна прямо в окошко светила…

А моя бабушка летом приедет, - сказал Даня. - Моя бабушка - это мамина мама. Когда я большой буду, я ей заводные тапки куплю. Она толстая, у неё ноги тихо ходят.

Тапки? - спросил Борис. - Таких и не продают. Где ты их купишь?

В купилке.

Не в купилке, а в магазине, - поправил Борис.

В магазине, - как эхо, повторил Даня.

Вышла мама, ласково взяла Даню на тёплые руки и унесла, а Борис тоже поехал домой. Над посёлком зажглась яркая зелёная звезда, вдалеке, у конторы, проурчала машина, в домах загорались новогодние огни. Даня, засыпая, думал о бабушке, о заводной лягушке-квакушке и о Борисе, который хочет ходить по крышам.

Мама, а я тоже буду лунатиком?

Будешь, будешь. Спи, милый.

Он засыпал, этот счастливый Даня, а мама сидела рядом на диване и рассказывала сказку про тетерева и про лису. В большой комнате горел свет, а здесь ёлочка мерцала своими шарами у самой головы и Жмурик тоже был рядом. Глаза у Дани сами вдруг закрылись, и мама поцеловала его в щёку.

Спи, маленький, спи.

«Мама, ты никуда не уйдёшь?» - хотел спросить Даня, но не успел и сладко заснул. Ему снился детсадик и пушистый морозный снег, но не белый, а голубой. Жмурик пошёл по этому снегу, оглянулся на Даню и исчез в снегу. Лёгкая и далёкая тревога чуть кольнула Данино сердечко, но ему уже снился медвежонок с одним стеклянным глазом и ёлочка с голубыми шарами.

Вдруг Даня вздрогнул во сне. Вздрогнул от ночной тишины, открыл глаза и проснулся.

Мама, - с надеждой позвал он.

В комнате было тихо, ему никто не отвечал.

В одних трусиках, босиком, натыкаясь на что-то, он пошёл в большую комнату. Но ни мамы, ни папы там не было, лишь белела под луной неразобранная кровать. И он заплакал, сначала тихо, потом всё громче и громче.

С улицы в окна сочился призрачный снежный свет, на стёклах мерцали звёздочки инея, за печкой тяжело ходил кот, и мамы нигде не было. Дане стало совсем горько, одиноко и страшно. Все его забыли, только в темноте тикал будильник. Вздрагивая всем тельцем и плача навзрыд, он с трудом влез на кровать и закричал:

Мама, мамочка!

И опять ему никто не ответил! Светила в окошко луна, мерцал иней на стёклах, и кот ходил в темноте, но Даня уже не слышал, как он ходил. Даня зашёлся в плаче, захлебнулся и задрожал, как от холода.

Сколько времени проплакал Даня? Может быть, до самого Нового года, может, не до самого. Измученный тревогой, совсем обессиленный одиночеством, он заснул на неразобранной кровати.

Квадрат, освещённый новогодней луной, уже передвинулся далеко в сторону, когда за окном стукнула калитка. Вошла с улицы мать, весёлая, краснощёкая. Она сняла пальто, подошла к дивану и ахнула, кинулась в большую комнату.

Даня! Где Даня?!

А отец уже стоял над сыном, который, свернувшись крохотным калачиком, ногами в изголовье, спал поверх покрывала.

Даня, маленький, ну что ты? - Мама осторожно взяла Даню на руки.

Мама, мама миленькая, ты пришла?

От мамы пахло морозом, снегом и ещё чем-то, может быть, луной. Даня снова был счастливым, снова мерцала шарами ёлочка, и снова Жмурик мурлыкал ему свою сказку.

И Даня опять заснул, теперь уже счастливее всех на свете.

За окном морозное облачко окутало тихую новогоднюю луну, совхозный посёлок белел пушистыми крышами. В комнате было тепло, ёлочные шары тихо звенели на колючих ветках. Даня дышал глубоко и счастливо.

Василий Белов. Даня.

Ты спишь, Даня? Твои страхи велики, но забывчивы, твоя тревога ушла, и мама сидит в твоём изголовье, а ты летаешь во сне, потому что растёшь. Ты будешь ходить по крышам, ты будешь летать но небу, ты увидишь луну. Когда-нибудь ты пройдёшь по золотой лунной кромке так же, как сейчас Новый год идёт по большой тревожной Земле. И синий громадный шар этой Земли будет светить тебе издалека.

Будьте в курсе предстоящих событий и новостей!

Присоединяйтесь к группе - Добринский храм

© Белов В., 1989

© Воронов Ю., иллюстрации, 1989

© Оформление серии. ОАО «Издательство «Детская литература», 2007

Об авторе этой книги

Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Владимир Солоухин, Василий Шукшин… В этом ряду стоит имя замечательного русского писателя Василия Ивановича Белова.

Родился Белов на Вологодчине, в деревне Тимониха, 23 октября 1932 года. Там, в родной деревне, он живет и сейчас. Много пишет, встречает с любовью гостей и близких людей.

Однажды В. Белова спросили: «Как поживает ваша Тимониха?» Писатель честно ответил: «Ее уже нет. Это и печалит… Судьба Тимонихи типична для многих тысяч русских деревень. Там, где со времен Даниила Заточника1
Даниил Заточник – древнерусский книжник XII в., автор знаменитого «Моления».

Звучали песни и бегали ребятишки, дымились трубы, мычали коровы, теперь одна трава и кусты…»

И на самом деле, жителей в Тимонихе осталось совсем мало. Но это родная земля, любимый край. Именно Василий Белов отстроил заново деревенскую церковь и сам выполнил все плотницкие работы. За восстановление храма в родной деревне Патриарх Московский и всея Руси Алексий II наградил его орденом Святого Даниила.

Сегодня Василий Белов – крупный писатель и общественный деятель. Признанием его заслуг стало присуждение Государственной премии в 1981 году и награждение орденом Трудового Красного Знамени в 1983 году, орденом Ленина – в 1984 году. Ему также присуждена литературная премия Союза писателей имени Л.Н. Толстого в 1992 году и Всероссийская литературная премия имени Аксакова в 1996 году.

Но разве это главное в творчестве писателя? И разве об этом вспоминаем мы, читая книги Василия Белова?

Творчество писателя отобразило все многообразие жанров русской литературы: рассказы (среди них – психологические этюды, поэтические миниатюры, новеллы), социально-аналитическая повесть, повесть-раздумье, семейная, бытовая повесть, эпический роман, очерки о народной эстетике, пьесы, публицистика… В них слилось смешное и трагическое, большое и малое.

Первой книгой Василия Белова стал сборник стихов «Деревенька моя лесная» (1961). Тогда же была опубликована и его повесть «Бердяйка». Василий Белов, мало кому известный мастер, стал автором совершенно замечательной повести «Привычное дело», опубликованной в журнале «Север» (1966). Журнал издавался в Петрозаводске, а повесть немедленно приобрела самую широкую известность, и о ней тут же заговорили как о значительном литературном (и общественном!) явлении.

Пройдет время, и Василий Белов напишет еще немало замечательных произведений.

Любимая тема Василия Белова – крестьянская. И здесь он выступает продолжателем традиций русской классики. Колоритные картины деревенского быта, яркая и причудливая речь; замечательные образы русских людей – удивительные портреты, сильные характеры; и такой знакомый мир родной природы: «Все было затоплено ярким вешним солнцем, река мерцала острыми золотыми звездами, над теплым, наполовину вспаханным полем дрожали прозрачные волнистые струи…» (рассказ «Поющие камни», 1973).

В наше время проза Василия Белова – как глоток родниковой воды. Она обновляет, дает силы и укрепляет дух. Она несет человеку очищение, помогает вернуть ему любовь и надежду, веру в самого себя и в людей вообще. Она разрешает прикоснуться ко всему живому, ощутить к нему близость, будит совесть и позволяет познать народную мудрость и чистоту.

Прочитайте рассказы и повесть, которые вошли в этот сборник. Непростому и запутанному взрослому миру автор противопоставляет детскую непосредственность, искренность и доверчивость. Героев его произведений отличают неравнодушие, открытость и чистота. И любовь. Любовь ко всему живому и близкому, большому и малому. И оказывается, что это любовь к родной земле, отчему дому.

Каникулы
Маленькая детская повесть

1

(Мечты. Где Хомутов? Бабка Клювиха.
В засаде. Побег.)

Если бы купить самолет либо попросить какого-нибудь летчика, чтобы залететь повыше и прыгнуть вон на то облако! Вот было бы мягко! Тут уж ногу не отшибешь: бухнулся бы как на подушку. А потом бы давай кувыркаться вниз, и опять бы лезть вверх, и опять бы вниз, но чтобы подальше от края. Деревня и лес были бы как на блюдечке. Можно бы набрать в карманы мелких камней и кидать сверху в коров. Только чтобы в глаз не попало. Ни одна бы не усвистала за речку!

Или бы вырыть подземный ход. Сквозь всю гору под самой деревней. А после бы, когда останется чуть-чуть, проколупать маленькую круглую дырку и смотреть через нее. Тебя бы никто не видел, зато все поле как на ладошке. Стасик сегодня как раз пасет коров. И вот выскочить бы невзначай прямо у него под носом! Или бы собрать в одно место всех зверей, накормить до отвала, а после бы…



Раздался громкий стук. Это мать колотила в стену березовым коромыслом:

– Минька! Минька, бес, кому говорят, ступай домой. Самовар давно на столе.

Легко сказать, ступай! Минька сидел верхом на крыше, и, чтобы спуститься вниз, надо было пролезть в дыру на чердак. Потом пройти по длинной балке на большой высоте, затем пробраться на угол и уже по нему спускаться на безопасное место, цепляясь за щели и выступы. Хорошо, если не разорвешь о какой-нибудь гвоздь штаны либо не раскровенишь брюхо.

Пить чай нисколечко не хотелось. Но все же пришлось лезть через все дыры и спускаться вниз. В избе Минька взял кусок пирога, испеченного с луком, и опять на улицу. Сегодня ни капусту полоть, ни доставать для нее воду из колодца. Надоела же эта капуста хуже горькой редьки! Каждый день поливаешь, а что толку? Не растет.

Минька решил посмотреть в колодец. Далеко внизу виднелось отражение, вся голова была не более пятачка. Учитель Сергей Михайлович однажды рассказывал, что если глядеть из глубокого колодца, то даже в полдень можно увидеть звезды. Минька посмотрел на небо. Но какие же звезды в такую жару? Хотел было снова залезть на крышу, но он не любил делать два раза одно и то же.

Сказать по правде – скучно. Деревня такая маленькая, что в ней и всего-то десять домов. До соседней деревни два километра, а до клуба и школы-интерната целых пять. В школе нынче сделали летний лагерь. Минька, Стасик и Хомутов перешли в шестой класс. Правда, Хомутов остался на осень по русскому, вот козел! За изложение он получил двойку, потому что не поставил трех запятых. А переносы, так эти совсем не умеет делать. Где он сейчас?

И Минька отправился искать Хомутова.

По деревне летел пух одуванчиков. Пели петухи, чирикали ласточки. Да, совсем маленькая деревня. Не успеешь оглянуться, как опять подошла очередь коров пасти. Колхозных-то пасет постоянный пастух. И вот Стасик, бедняга, пасет сегодня этих личных коров, а дома ли Хомутов, еще неизвестно. Но если и дома, то кто знает, отпустит ли его бабка.

С бабкой Клювихой у Миньки уже нынче летом произошли две неприятные истории. Одна из-за ихнего кота, другая из-за самой Клювихи. Конечно, в первый раз они с Хомутовым были виноваты, хотя тоже не очень. Они хотели помирить кота со Стасиковым Тузиком, для чего выпустили из клетки цыплят и посадили туда сначала Тузика, потом кота. Результатов никаких не было. Даже хуже. Кот вцепился Тузику в нос. Тузик прокусил у кота ухо. Поднялось такое побоище, что цыплятница заходила ходуном и перевернулась. Дверца раскрылась. Кот вылетел оттуда как чумной. Он до вечера шипел на людей, не то что Тузик. Бабка смазала кота коровьим маслом, чтобы скорей заживали больные места. Он облизал свою масленую морду и успокоился, зато бабка наябедничала Минькиной матери. Второй раз Клювиха напустилась на Миньку совсем уж ни с того ни с сего, только за то, что он просто зашел к Хомутову. Этот раз даже вспоминать неохота, до чего противно.

Минька приблизился к Хомутовскому огороду. В изгороди имелась щель между жердями. Он пролез в огород и залег в траве, как партизан. Запах травы кружил голову, кузнечики трезвонили слева и справа. Букашки и комары кусались, щекотались и ползали по босым ногам. Минька приподнялся в траве и осмотрел дом. Окно раскрыто – значит, Хомутов и бабка были на месте. Минька пополз ближе. Чтобы вызвать на улицу Хомутова, надо свистнуть либо тихонько бросить в раму шишкой от лопуха. Чего он там сидит, как тетёра?

Минька вытянул из травы шею. Вдруг его даже подкинуло: в спину, между лопатками, кто-то больно стукнул граблевищем.

– Нечистый дух! – Клювиха, которая стояла над ним, уже приноравливалась стукнуть еще. – Шельма, всю траву перемял!

Минька вскочил. Прямо через крапиву он бросился к изгороди, перемахнул ее, такую высокую, и не помнил, как оказался на околице за деревней.

«Хорошо еще, что не в голову», – подумал Минька насчет бабкиного граблевища.

Вызвать Хомутова стало совсем невозможно. Стасик пас коров, а Хомутов делает неизвестно что. И Минька решил накопать червей, чтобы пойти с удой в лес на Гришин омут.

В деревне все еще ругалась бабка Клювиха, и Миньке стало жаль Хомутова. Где-то он сейчас? Наверно, послали за хлебом, либо сидит на лавке, а бабка ругает его или иголкой достает у него из ноги занозу.

2
(Раздумья на оводах. Русалка. Как гнали деготь. Новые планы и новые неприятности.)


Каким ты был, таким остался,
Орел степно-о-о-й, казак лихой!

Шел Минька и орал во все горло. Еще махал удилищем. Махнешь раз – воздух свистнет.

Махнешь два – удочка даже прогибается. С чего бы так?

Чибис поднялся с луга и давай пищать, давай над головой летать, как будто его грабят! Высоко висели белые облака, шумел за кустами Евлахин трактор. На этом голубом «Беларусе» возят молоко на завод с соседней фермы. Ох и жук этот Евлаха! Прошлой зимой пропил колхозный тулуп, а отец Стасика, бригадир, даже ничего не мог сделать. Ругал, ругал Евлаху, а что толку? Тулупа-то нет.


Зачем, зачем ты снова повстречался?
Но ты и дорог мне такой.

Минька почувствовал, что пропустил какие-то слова, но решил не вспоминать и петь все сначала, чтобы слова вспомнились сами. Но тут ему стало не до песен. Дорога пошла по ольховым кустам, начиналось небольшое болотце. На Миньку сразу набросились крупные желтые оводы. Такой прокалывает как шилом кожу сразу до крови. И откуда их столько родится? Ведь ежели они питаются кровью, сколько для них надо этой крови? Ее и взять негде. Может, они лосей кусают? Или зайцев?

Минька сорвал сухую былинку и поймал самого жирного овода. Проткнул былинку сквозь полосатое брюхо и отпустил. Овод загудел, как вертолет, тяжело полетел прочь вместе с грузом. Долго его было видно в воздухе.

Вот и лес. Стало душно, к оводам присоединились мухи и комары. Дорога раздвоилась, но Минька знал, куда идти. Сколько раз ходил с матерью на покос до самой реки! Так ведь то с матерью…

Он пошел тише и осторожней, лес, он лес и есть. Высокие сосны шумели над головой. Солнце скрылось за облаком, ветер сильней прошумел вокруг. Миньке стало невесело, и он начал вспоминать веселые случаи из своей жизни. Как назло, все они вылетели из головы!

Минька положил уду. Потрогал в кармане спичечный коробок с червями и подтянул штаны. Огляделся. Где-то около вон той мохнатой елки скрывается вторая отворотка к реке. Потом должна быть моховая низинка. Дальше, на горке, будет большая березина с гнилым дуплом. А что за горушкой?

Дорога заросла малиной, крапивой и кустами крушины. Чтобы не заблудиться на обратном пути, Минька изредка заламывал ветки. Он вышел на прибрежную полянку, как раз к старому, давно не действующему дегтярному заводу. Ну какой это завод? Не завод, а обычный сарай с тесовой прогнившей крышей.

Минька, остерегаясь крапивы, обошел его кругом, потрогал незапертый замок на воротах и не стал заходить внутрь. Он спешил к речке: а вдруг клюет самая крупная рыба?

Речка синела рядом, за кустиками. Минька, не долго думая, размотал удочку. Нашел у омута сухое место, вытащил червяка и торопливо начал насаживать. Червяк оказался такой толстый, изворотливый, что Минька еле с ним справился. Нет ничего противнее насаживать червяка на крючок! Минька установил запуск, поплевал на червяка и забросил. Но поплавок не вставал на попа. Запуск, что ли, велик? Или на корягу закинул. Минька сделал запуск поменьше, закинул и стал ждать.



На другом берегу, совсем рядом, закуковала кукушка. Комары кусались теперь редко, но уж больно чесалась от них кожа. А поплавок словно уснул. Течением то и дело его сносило, Минька перекидывал удочку и от нечего делать начал дремать.

Говорили, что в этом месте давно когда-то утонул хозяин дегтярного завода, немой Григорий. Он будто бы ночью ловил тут рыбу, и его утянула на дно голубая русалка. Будто бы его искали три дня, а когда вытащили из воды, то в волосах нашли маленький золотой гребешок. Немого Григория и похоронили около этого омута. «Все, наверно, врут!» – подумал Минька и съежился.

Позади как будто послышался шорох. Кто-то двигался ближе и ближе. Минька замер, мураши побежали по его спине. Вдруг сзади кто-то глубоко и сильно вздохнул. «Фу, зараза, – выругался Минька. – Вот морда-то!» Краснопестрая Клювихина корова стояла в пяти шагах и большими круглыми глазами глядела на Миньку.

– Кыш! Чего надо?

У него отлегло от сердца. Стало опять спокойно, как будто ты не в лесу, а в деревне. Корова шумно принялась за траву. Она мотала головой и хвостом, держа оборону от комаров, мух, оводов. Другие коровы тоже бродили по лесу.

– Стасик! – закричал Минька, наставляя ладони рупором. – Ста-а-сик!

Минька прислушался. Только лес шумел да глухо звякали коровьи колокола. «Эх, будет ему теперь взбучка! – подумалось Миньке. – Прозевал коров-то. А если медведь?»

Подумав про медведя, Минька начал сматывать удочку. Куда бежать, если медведь выскочит? Минька читал в одном рассказе, что надо лечь на землю и притвориться мертвым, он понюхает и уйдет. Минька представил, как медведь его нюхает, и побежал к дегтярному заводу. Он и сам не заметил, как побежал, даже удочку оставил у омута. Очнулся у ворот и перевел дух.

Замок совсем заржавел. Минька еле вытащил его из пробоев. Толкнул дверь и забыл про медведя, в лицо пахнуло холодом и запахом плесени.

Сарай, где гнали когда-то деготь, был черный от сажи, углы затянуло паутиной. Большая печь с тремя топками осела набок. Вдоль каждой топки имелась еще круглая глиняная труба. Минька знал, что эти большие длинные трубы назывались кубами. В них плотно закладывалась береста, затем конец трубы закрывался круглой крышкой, и щели наглухо замазывались глиной. Внизу, в топках, разводили огонь. Береста в кубах нагревалась, из нее тек деготь. Минька залез в темноту позади этой большой печи и обнаружил железные трубки, которые выходили из кубов. Все три трубки были вставлены в одну большую, уже в деревянную. По ней-то деготь и стекал в черную бочку, врытую в землю. В бочке ничего не было, кроме всякого хлама.

Маленькое оконышко, сделанное в стене, совсем не светило. Минька сходил на улицу, нарвал травы и протер стекло. В сарае сразу стало светлее. Минька увидел большие веревочные весы, привязанные к балке, две железные гири и круглые камни. Он долго не мог понять, для чего нужны эти камни. Догадался: железных гирь не хватало, вот и использовали вместо гирь камни. Он потрогал одну гирю – она даже не шевельнулась. «Ничего себе! – Минька подошел с другой стороны. – Сколько же весу в ней?»

Но в углу лежала большая куча бересты. Тяжелые толстые пластушины были сложены плотной стопой. Дедушка Селя, который был последним дегтярем, видимо, не успел выгнать из них деготь, завод закрыли, а сам он ослеп на один глаз. Минька тоже прищурил один глаз и оглядел остальные места. В том конце виднелись деревянные нары, что-то вроде кровати. А чуть поближе имелся стол и стояла тренога. На деревянном штыре висел какой-то балахон, на полу валялось много дров, да на полках Минька обнаружил коптилку, пустой котелок, четыре погнутых железных гвоздя и рваное решето.

Завод был совершенно заброшен.

«Вот бы здесь переночевать… – подумал Минька и пошел проверять дверной крючок. – Только хлеба с собой нету…» И Минька вспомнил, что ему давно уже хочется есть.

3
(Встреча. Лесной дом. Уборка. Опять проштрафились!)

Стасик искал своих коров по всему лесу, и слезы текли у него по щекам. Он в отчаянии бежал по дорожке, то и дело останавливался, чтобы послушать. Но нигде не было слышно колоколов.

Лес затихал под вечер.

Стасик, не помня себя, опять побежал. Запнулся, упал и больно ушибся о корневище. Он уже хотел зареветь, как вдруг увидел на тропке Миньку.

– Минька!

– Стасик!

– Беги сюда, чего-то скажу! – заорал Минька.

Стасик бегом бросился к другу.

– Ты чего своих коров распустил? – строго спросил Минька. – Бродят где попало.

– Они сами, – виновато сказал Стасик. – А ты, Миня, удить ходил?

– Никто не клюет. – Минька пришлепнул на щеке сразу трех комаров. – Пойдем завод поглядим.

– Пойдем! – обрадовался Стасик. – А я тебе гнездо потом покажу. Я гнездо нашел в поле. Только старое… Не живут.

Минька снова открыл ворота дегтярного завода. Он решил взвесить Стасика на старых весах, но из этого ничего не вышло. Они вместе с трудом закатили на весы большую железную гирю. Она оказалась тяжелей Стасика.

– Давай хоть печку затопим, – предложил Минька, но из этого тоже ничего не вышло. Спичек не оказалось.

– Надо бы увеличительное стекло взять, – сказал Стасик.

Ребята наломали по большому березовому венику, сложили дрова и начали подметать земляной пол. Подняли столько пыли, что Минька чихнул. Стасик тоже хотел чихнуть, но у него почему-то не стало чихаться. Минька сбегал с котелком на омут, принес воды для мытья мебели. Заодно прихватил и оставленную там удочку. Доски стола и тренога были все изрезаны и покрыты буквами. «ЕВМ», – прочитал Стасик и догадался:

– Евлаха! Это он навырезывал.

– Гляди, гляди, и на дверях!

На дверях тоже красовалась фамилия тракториста.

– Двери открой! – приказал Минька. – Чтобы светлей и чтобы изба сохла. А рубахи снимем. Вон тут сколько сажи!

Минька и Стасик скинули рубашки и майки, снова принялись за работу. Обмели со стен паутину, вымыли стол и треногу. По очереди несколько раз бегали за водой на омут.

– Всё! – сказал наконец Минька и сел на треногу.

Он положил нога на ногу. Стасик уселся за стол на скамейке, тоже нога на ногу. Оба были очень довольны и сидели как дома.

И правда, в сарае стало чище и даже как-то уютнее.

– Только есть очень хочется, – уныло сказал Стасик.

Минька встал. Он полез за печь, в темноту, и долго там пыхтел, что-то соображая.

– Знаешь что… – Минька вылез на свет. – Никому не скажешь?

– Побожись!

Стасик набрал побольше воздуху, выпучил глаза и быстро проговорил:

– На поле-поляне, на высоком кургане огонь пышет, никто не слышит, слово-олово, честное пионерское, шилды-ковылды, пачики, мясные колачики, до неба пылает, никто не узнает!

– Сделаем тут наш дом! – тихо произнес Минька и оглянулся.

– Топор принесем, – шепотом сказал Стасик.

– Соли и спичек.

– Соль-лизунец в поле.

– А Хомутова возьмем?

– Возьмем. Только пусть побожится, что никому не скажет.

Ребята замолчали.

– Минь… – проговорил Стасик. – А ночевать? Тоже тут?

Минька ничего не ответил. Он думал, старательно наморщив лоб. Солнце садилось. Оно било теперь прямо в раскрытые двери, освещая черную заднюю стену.

– Минь… – Стасик вдруг побелел. – А коровы-то…

– Ну и что? – сказал Минька, но про себя подумал: «Теперь обоим беда. Попадет. Наверное, уже взбучку назначили».

– Сразу тебе и реветь.

– Да… – хныкал Стасик. – Тебе что, коров-то не ты… Я пастух-то…

– Бежим! Только ворота запрем.

Они закрыли ворота, воткнули в пробой замок и побежали через лес что было сил.

– Стой, Стасик, не туда. – Минька остановился. Оба перевели дух.

– Туда, Миня, туда.

Оба прислушались, но коров нигде не было.

– Эта дорога домой?

– И эта домой.

– Значит, обе туда.

Солнышко село, стало прохладно. Комары закусались еще сильней. Мальчики уже не могли бежать, когда впереди показалось поле и крыши домов. Около огородов оба пригнулись и начали тихо подбираться к деревне. Последние метры ползли по-пластунски: Минька впереди, Стасик сзади. Наконец они притихли в траве за старым колодцем.

Посреди деревни шумела Хомутовская бабка. Коров нигде не было, наверно, их уже загнали по дворам.

Ох и ругалась же эта Клювиха! Она стояла на середине улицы и махала руками, как ворона. Потому что коровы-то остались голодные. По словам бабки, выходило, что они, подняв свои хвосты, чуть ли не до обеда присвистали в деревню. Потом забились в заброшенную конюшню и все до одной простояли до вечера, остались не евши. И вот Клювиха честила Стасика почем зря, а заодно и бригадира. Потому что Стасик был сын бригадира.

– Пять ведь классов окончил! Пять! – кричала бабка про Стасика. – В пионеры записан. Весь день простояли коровушки. Много ли надоят после такой пастьбы?

– Стой, не вылазь! – прошептал Минька, дергая Стасика за рукав.

Они лежали в траве, слушали. Вскоре подошли мать Стасика, соседка Лиля и мать Миньки. Они тоже начали обсуждать происшествие.

– Он где сам-то?

– И моего нету, – сказала мать Миньки.

Поделиться: